Кармен делль орефиче без макияжа

Ей за восемдесят, а поражаюсь красоте ее лица и гладкости кожи. Да, она не раз признавалась, что прибегала к помощи пластических хирургов, но вблизи ее лицо оказывается удивительно естественным и молодым. С Кармен Делль’Орефиче мы встретились в Дюссельдорфе на показе Airfield, марки, с которой она сейчас работает и к которой она искренне привязана. «Я немало походила в нарядах Haute Couture: не так просто носить эти платья, — говорит Кармен. — С возрастом начинаешь ценить удобство и возможность комбинировать другие вещи, легкие, не мнущиеся в чемоданах, в которых можно пойти и к королеве на прием, и в супермаркет за покупками».

Кармен прилетела из Америки не только для того, чтобы поддержать друзей, но и для того, чтобы выйти на подиум в прологе и эпилоге показа. Ни одна из высоченных моделей-красавиц, шагавших мимо нас, не получила столько аплодисментов, сколько Кармен, застывшая в луче прожектора как настоящая звезда.

Она не хранит маску, ее мимика подвижна и театральна, ее темные глаза блестят, спина как струна, а голос звучит так, как будто она преподаватель сценической речи. Три мужа, три развода, дважды разорена, обложки всех модных журналов мира, фотографии Ирвина Пенна, Ричарда Аведона, Хельмута Ньютона. Это женщина, умеющая обольщать, какая к черту разница, сколько ей лет. Бросит сейчас цветок к ногам — и любой пойдет за ней. После показа мы с Кармен поговорили о вехах и принципах ее жизни — и вот ее главные тезисы.

О первых съемках

Меня нашли на улице, буквально. Мне было всего тринадцать, и жена одного фотографа затащила меня на съемку. Потом я попала в редакцию американского Vogue, и там мне первый раз в жизни объяснили, что я фотогенична. А в 1947 году я впервые оказалась на обложке Vogue. На тот момент я была самой молодой моделью, которой так повезло, но мне самой фотография тогда не понравилась. Эрвин Блюменфельд превратил меня в мальчишку, а мне хотелось выглядеть роскошной женщиной.

Я помню мою встречу с Дианой Вриланд, легендарным главным редактором Vogue. Мне было семнадцать лет. Она выбирала моделей для парижской съемки. Я была худой как щепка, весила тогда едва сорок шесть килограммов, но уже чувствовала себя не девочкой, а женщиной, стала по-другому одеваться. Я вошла к ней в кабинет, и она тут же воскликнула: «Как мне нравятся твои шоколадные волосы!» Она положила руки мне на плечи и сказала: «Вытяни шею! Если через две недели ты сможешь сделать ее длиннее на дюйм, я смогу послать тебя в Париж».

Мне повезло. Те, с кем я сталкивалась во время своих дебютов, были не только настоящими профессионалами, но и хорошими людьми. В Америке в это время появилось множество талантливых европейцев, которые бежали от войны, вроде Александра Либермана или Эрвина Блюменфельда. Это были мои менторы, мои названые отцы или братья, настоящие джентльмены. Они объяснили, как мне следует смотреть на себя. Я была подростком, а они относились ко мне не как к девчонке, а как к леди.

О детстве

Мама с папой никогда не жили вместе. Настоящая артистическая семья, мама — венгерская танцовщица, папа — итальянский скрипач. Замечательный человек, но невыносимый, мама выставила его из дома, на ее месте я, возможно, поступила бы так же. Хотя потом мы встретились с отцом и дружили до самой его смерти. Мама вела нас по жизни железной рукой. Что ей было делать, мы были очень бедны. Мы переезжали с квартиры на квартиру — из плохой в худшую. Я всегда считала каждый цент. Мой обед состоял из яблока или банана и кока-колы. Помню, что бутылку можно было сдать за два цента. Зато у меня были две собаки и балетная школа.

О балетных классах

На балет я ходила два года, а в тринадцать мне пришлось бросить. Я заболела ревматизмом, год пролежала в постели, а когда встала на ноги, мои кости и мышцы больше не годились для танца. Школой руководил русский танцовщик Вячеслав Свобода. Родители знали его, и он согласился давать мне уроки.

Я научилась там стоять прямо у станка, быть грациозной, гнуться и растягиваться, это очень важно для девушки. Но еще важнее, что благодаря балету я поняла, как не жалеть себя и справляться с болью. Когда ты стоишь на пуантах и носки пропитываются кровью, ты должна отключить боль и контролировать сознание. Я не стала балериной, но, может быть, именно мой учитель Свобода объяснил мне, как не только танцевать, но и жить.

О возрасте

Я смотрю на свои старые фотографии без грусти, с радостью. Я не такая, как прежде, но принимаю свой возраст. Мне с ним хорошо. Мне повезло с генами, у меня тонкие отцовские кости и мамина стать. У меня всегда был хороший обмен веществ, мне не приходилось вести постоянную борьбу с весом, как многим моим подругам. Конечно, как и все женщины, я хотела быть еще тоньше, еще выше. Но даже когда я носила дочь, я не думала: «Вот, я такая толстая, кто будет любить меня?»

В жизни моей было все — бедность, богатство, любовь, счастье, отчаяние. Сначала я могла быть игрушкой в руках других, но постепенно стала понимать свою роль, взяла на себя ответственность за свою жизнь и внешность, более серьезно начала воспринимать профессию, стала выстраивать себя как человека, как женщину. Я уже не была созданием стилистов и фотографов. Иногда я даже снималась без макияжа, мне хотелось обратиться к тем людям, которые, как и я в детстве, о многом мечтают, но во многом себе отказывают.

Годы не мешают ничему. Ни работе, ни любви, ни даже сексу. Просто надо научиться смотреть на себя изнутри, а не только снаружи. Мать и отец дают вам тело. По мере того, как вы взрослеете, вы меняете его, становитесь тем, что вы думаете и что вы делаете. Мы не можем остановить старость. Но, научившись владеть своими мыслями, вы сумеете владеть своим телом, ускорять и замедлять время. У каждого из нас есть свои достоинства, надо научиться их подавать и понимать, что хотят от нас другие люди. Мир моды в конце концов смирился с тем, что он растет вместе со мной. Да, мир меняется, но мне это скорее нравится, это помогает мне держаться в форме.

О семейной жизни

У меня было три мужа. Первый — такой же тиран, как моя мама. Я встретила его в шестнадцать лет, а в восемнадцать он погнал меня к пластическому хирургу — ему не нравилась форма моего носа. Десять лет я была с ним, родила ему дочь. Со вторым мужем, талантливым фотографом, мы прожили десять лет. С третьим я приняла иудаизм, но это не помогло сохранить брак. С тех пор я думаю, что с мужчинами незачем идти под венец, много им чести.

Я помню, как перед третьим браком позвонила своей подруге и любимой работодательнице Эйлин Форд из модельного агентства Ford Models: «Вычеркни меня из списков». — «Уезжаешь? Надолго вычеркивать?» — спросила она. «Навсегда!» — «Боже, опять, — сказала она. — Как тебе не надоест!»

Даже когда люди живут вместе, у них не так уж много шансов понять друг друга. Если у тебя не хватает юмора, если не готов дать другому свободу, а давишь и переделываешь его под себя, то ты никогда не сможешь жить с другим человеком.

Даже с дочкой это сложно. Лауре сейчас шестьдесят. Она психотерапевт, живет в Калифорнии. Думаю, ей трудно со мной, я была слишком известна, она боялась сравнений. Когда ей было шестнадцать, Аведон сделал шесть страниц с ней, и она даже попала на обложку. Лаура пришла ко мне и положила журнал на стол, сказав: «Видишь, мама, любая дура может это делать». Наверное. Но один раз и не до моих лет.

Подпишитесь и станьте на шаг ближе к профессионалам мира моды.